Как мы помогали латышам план выполнять?

Сбегая по узкой, круто-спускающейся с мансарды лестнице, на площадке перед самой дверью нос к носу столкнулся с Янисом — лесничим, у которого на первом этаже этой части дома было служебное жильё:

— Привет, Костя! Куда собрался? В сельпо? Да ты что, какое нынче сельпо? Праздник ведь. Лиго! Сегодня по всей Латвии никто не работает! А тут такое дело… С рижской метеостанции позвонили. Во второй половине дня грозу обещают.

Траву дня два, как скосили. Надо бы сгрести. А то погниёт! «Какое, какое»! Самое обычное сено. План, Костя. План! И не только по заготовке леса. Весной — по берёзовому соку, летом — по брусничному листу и вот, — по сену, ближе к осени — по желудям на зимний подкорм кабанам. Да этих плановых заданий! Сам знаешь, не маленький! Выручайте… Не найти мне сегодня, в праздник, людей. Вот, Ансису, леснику, дозвонился. Должен подъехать. Приятель твой, Витька-то, дома? Давай, поднимай! Сначала у лесничества сгребём, а там, Ансис с машиной будет, и лесным займёмся!

* * *

Янис с тестем уже были на луговине. Их грабли, ритмично поднимавшиеся и снова опускавшиеся в другом, доступном им месте, споро очищали луговину от уже подвявшей травы.

— Костя! Возьми грабли у тестя, — и что-то громко по-латышски старику, — Вилами-то, небось, не умеешь?

— Я умею!

— Ви-итя… На тебя смотреть, и то — страшно. За грабли крепче держись! Смотри не упади.

— Не выпендривайся, Витька. Греби потихоньку… Ты как, в норме, после вчерашнего загула?. .

— Ничего. Терпимо.

* * *

Минут через сорок, когда на краю почти убранной луговины, ближе к усадьбе, уже высилась небольшая копёшка, во двор лесничества стремительно влетел и, резко затормозив, остановился, как вкопанный, видавший виды, порядком обшарпанный тентованный козлик. От него раз, другой, ударил сильный и тревожный звук сигнала.

— Всё, парни, заканчивайте! Тесть тут и сам управится. Инструмент с собой! Пошли!

Пока Ансис откидывал тент, пока укладывали инструмент в нишу за задними сиденьями, Янис успел заскочить в дом, чтобы уже через несколько минут выскочить из него с небольшой холщевой сумкой в руках.

— Ну, как вам, сзади, — не тесно? Терпимо? Трогай!

Куда ехать Ансис, видимо, знал. От Тукумской развилки повернули на Смарде, но, не доезжая посёлка, съехали на грунтовку. Сзади металлическим звоном отозвался инструмент, по окнам захлестали ветки, изредка оставляя на лобовом стекле и боковых зеркалах свои немудрёные подношения. Ещё немного — и остановились.

Перед удивлённой мордой козлика, как спокойное зёлёное лесное озеро, раскинулась большая поляна, оправленная густым сосняком. Накатывающими волнами прибоя, в открытое окно машины вливался свежий, с приятной прохладцей, воздух, настоянный густым и терпким запахом подвявшей травы с небольшой примесью влажной лесной прели и опавшей хвои…

— Янис, смотри, — туча-то… Вроде на Энгуре поворачивает?

— Да… Пожалуй. Ну, и неплохо. Как раз и перекусить успеем! Голодные, небось?

— Есть манёхо…

Желудок уже не просто урчал, а нагло и настойчиво напоминал о своём существовании. Янисова холщовая сумка перекочевала под кусты, что росли у самого края поляны, отделяя её от стоящего рядом по-молодому стройного сосняка. Из сумки вынырнул старый номер «Советской Латвии» и уже на него взгромоздилась нехитрая снедь: почищенная и разрезанная на несколько частей луковица, разваленная крупными ломтями круглая буханка серого подового, толстые пластинки благоухающего тминным ароматом сыра и… И! Мечта голодного горожанина! Большая стеклянная банка самодельной тушёнки из мяса лесного кабана! Что, ещё не всё? Последней на импровизированный газетный стол торжественно прошествовала, ведомая крепкой янисовой рукой, запотевшая бутылка «Столичной». «Из холодильника, наверное»…

— А стаканы?

— Ансис! Только мне не рассказывай, что у тебя в бардачке нет стаканов! Не надо! Я не парторг, а ты не на собрании. Давай, давай! Только два?! Придётся по очереди. Ты б их вытер, что ли! Да вот, оторви газетки… Ну, что, ребята, давайте… Как за что? За праздник. За Лиго!

— Эй, Витька… Ты что? Как не будешь?! За их (!) праздник. Обидятся… Что, совсем плохо?

— Хреново, Вить? Что вчера-то пил? Самогонку? С вальщиками-украинцами? Ну, понятно… Нет, Вить, надо! Знаешь, есть такое слово «надо»! А через «не могу»?

Сам, как с вечера перепьёшь, утром глаза б мои на неё не глядели, от одного запаха просто выворачивает, думаешь — «Не-ее, никогда. Больше — ни-ког-да в жизни! И росинки маковой, а не то что сто грамм». Янис, долей ему манёхо, на опохмел тут маловато… Вот… И дал бы сам себе зарок: «Всё! Больше — ни грамма!», — но ведь знаешь, что так-то нельзя! Нельзя, Вить. Организм такую муку просто не выдержит! Сердце может остановиться…

Старого Модриса помните? Вот-вот! Не дала старуха ему с утра на опохмелку и всё! Вот тебе и «что-что»… Снесли мужика на кладбище. А ведь ещё крепкий старик был. До последнего на шишкосушилке работал.

Так что давай, давай, Витя… Выдохни, отвернись в сторонку. И-ии… Не вдыхай! В уголок рта её, в уголок. Потихоньку так… Вот-вот-вот… Молодчина! Ну? Как пошло? Хорошо? Обещает вернуться? Э-эээ… Витя! Ты добро-то не переводи! Приляг, приляг… Да не на спину! На бочок, на бочок. И дыши ровненько. Не части… А ты что думал? Оно сразу отпустит? Полежи, полежи…

Ну, что, Янис, давай и нам капни чуток, на донышко…

— Э-ээхх… Хороша водочка!

— Янис… Там для второго круга что осталось? Ну, так плесни, чтоб донышко прикрыть!

— Витька. Витя…

— Да не буди ты его. Пусть поспит. Ему это как раз и надо. Тем более, что свой добавок он за первый раз уже и выпил.

— Ну, Костя… За вас! Спасибо, помогли! Не перебивай! Сделаем, не убежит то сено. Непогода, видать, и вправду, на Энгуре ушла. Да и Ансис с нами. В шесть рук… Сделаем! За вас, парни! Спасибо…

— Ну, тогда и за вас, мужики! Спасибо… Как за что? Сюда ведь, как ехали, нас всё «Зелёными Янисами» пугали. А мы, оказывается, вместе! Вот, одно дело делаем… За вас!

— За вас!

И к газете дружно потянулись три руки. Которая за куском хлеба, которая за долькой луковицы, которая за ломтиком сыра…

* * *

Часа через полтора, разбудив бодренько вскочившего Витьку, скопнили последний кусочек поляны, остававшийся неубранным вокруг его лежанки.

* * *

Вечером, обнажившись по пояс и демонстративно, на зрителя, поигрывая мышцами, с азартным «хэканьем» Витька — «Янису на зиму», — колол дрова. Было бы кому что демонстрировать! Зрителей почти и не было… На крылечке, сыто и лениво жмурясь на уже не яркое, но ещё тёплое заходящее солнышко, одну из последних за день сигарет покуривал Костян. Ну, изредка, в сарайку, к животине и обратно, по своим хозяйственным делам споро пробегала жена Яниса — Илзе.

* * *

А грозы в тот день так и не было…