Откуда взялись пасквилянты?

Рим числит себя городом вечным. Существует почти три тысячи лет и умирать пока не собирается. Естественно, что люди, которые в таком городе живут, относятся к нему без музейного трепета. Старые городские здания не раз перестраивались, надстраивались, а то и просто разбирались на кирпичи для новых построек.

Факт известный — знаменитый Колизей несколько веков служил для горожан каменоломней. Огромный театр Марцелла был в средние века превращен в крепость, а после его надстроили, сделав дворцом для знаменитого семейства Орсини. По приказу папы Урбана VIII (1623−1644), чтобы отлить огромный балдахин в соборе Святого Петра, ободрали бронзу с крыши древнеримского Пантеона. Античные колонны и обелиски то и дело переезжали с места на место, с одной площади на другую, из-под одного портика под другой. Да и мраморные статуи использовались по самому разному назначению. А что такого? В Риме этих антиков было что грязи!

Кстати, грязи в средневековом Риме хватало! Поговорка о том, чтобы увидеть Париж и умереть, сперва относилась к Риму. И обусловлена была не восторгом от красот Святого города, а потрясающей его антисанитарией. Достаточно было в жаркий день испить водицы из уличного фонтанчика — и привет: дизентерия.

Но вернемся к грязи. Давным-давно на одной из римских улочек в районе нынешней площади Навона валялась какая-то древняя статуя. Летом она просто так себе лежала, а зимой, в сезон дождей, по ней, как и по другим валявшимся поблизости камням, прокладывали деревянные мостки для пешеходов. Таким образом, пользу древнеримская эта статуя приносила несомненную.

Время в городе и в мире двигалось себе потихоньку. Мода сменилась. Попирать древних идолов ногами перестали. Наоборот, было решено устанавливать их на пьедесталы в качестве украшения, чем и гордиться. Произошло это приблизительно в конце пятнадцатого столетия, и произошло это не без влияния Римских Пап. Иначе в Риме, столице папской области, и быть не могло.

В свете этих веяний статуе (вернее, тому, что от нее осталось) придали вертикальное положение и водрузили на невысокий пьедестал. Что это за статуя, никто толком не знал. Уже в восемнадцатом веке знатоки разглядели в ней копию древнегреческой статуи «Менелай несет труп Патрокла». Знатокам виднее.

Менелай, Патрокл, древние греки, Троянская война… Кому они были известны, кого интересовали в Риме в начале шестнадцатого века? Но называть же как-то статую надо?

В моем родном городе Мелитополе центральный гастроном назывался «магазином Заёнчика». Заёнчик — такую фамилию носил первый директор этого магазина, кажется, еще в конце 1920-х годов. Благодаря его стараниям ассортимент в центральном гастрономе был выше всяческих похвал. «У Заёнчика» можно было купить все. Потому «к Заёнчику» ходили все, и «магазин Заёнчика» знали в городе все. Так что имя собственное в данном случае довольно быстро стало именем нарицательным. Заёнчик, одним словом, и теперь живее всех живых в Мелитополе.

Аналогичная штука произошла и в Риме. Напротив нового уличного монумента жил скромный горожанин по имени Пасквино (Pasquino). О профессии его сведения самые различные. Школьный учитель, сапожник, трактирщик, цирюльник, виноторговец… Это не столь уж и важно. Главное, что безымянную статую, стоявшую напротив дома Пасквино, довольно скоро все стали называть Пасквино. И даже святой Пасквино. Обитатели района стали праздновать день этого несуществующего святого накануне Пасхи, 25 апреля. Может быть, оттого, что имя Пасквино происходит от названия этого праздника.

Дальше — больше. Пьедестал оказался удобным местом для наклейки на него объявлений. Но не обычных объявлений типа «Куплю-продам», а плакатов домашнего изготовления, содержащих сатирические стишки, карикатуры и даже прямые сплетни. Как мы бы сейчас сказали, «черный пиар». Что свидетельствует, во-первых, о росте производства бумаги в начале шестнадцатого века, а во-вторых, о достаточно высоком уровне грамотности. Было на чем писать, было кому писать и было кому читать.

Так статуя Пасквино «заговорила». Вскоре на соседних улицах появились еще несколько таких «говорящих» статуй. «Говорили» они «шершавым языком плаката». Плакаты эти назывались пасквинадами. И язык их действительно был груб и достаточно непристоен. К тому же, многие пасквинады писались в стихах, чтобы легче было запомнить и пересказать друзьям и знакомым. Тех же, кто пасквинады писал, стали называть пасквилянтами.

Особенно прославился среди римских пасквилянтов Пьетро Аретино (Pietro Aretino) (1492−1556). Был он не шибко грамотным, латинского языка не превзошел, зато на итальянском писал бойко и не стесняясь в выражениях. За что и бывал неоднократно бит врагами, от которых бегал по всей Италии, пока не нашел себе приюта в Венеции. Венеция в те времена была самым свободным городом Италии. К тому же здесь процветало книгопечатание. Так что Пьетро Аретино пришелся здесь ко двору и получил прозвище «бич государей». Что, впрочем, не мешало ему получать от бичуемых богатые подарки и немалое содержание. Так что Пьетро Аретино по праву считается одним из основателей современной журналистики.

Кстати, неподалеку от моста Риальто в Венеции находился «коллега» римского Пасквино, Гоббо, гранитная статуя, изображавшая горбуна, на которой тоже вывешивали пасквили.

Злобный и развязный пасквиль в полноправные литературные жанры не выбился, в отличие от родственного ему памфлета, где разум и чувство юмора все же заставляли автора сдерживать напор ненависти к противнику. К тому же пришли новые времена, электронные средства массовой информации заменили наклеивающиеся на «говорящие» статуи бумажки. И хотя в Риме на статуе Пасквино по-прежнему появляются пасквили, ясно, что время и пасквилей, и пасквилянтов безвозвратно ушло.

У этого рассказа есть неожиданное продолжение. В другом городе, который лет на тысячу старше Рима и с не меньшим правом считает себя городом святым, в Иерусалиме.

В мозаичном этом городе кто только не живет! Свои стараются селиться со своими. Это почти закон природы. Поэтому в Иерусалиме среди прочего есть кварталы, заселенные ортодоксальными религиозными евреями. Я почти каждое утро по пути на работу проезжаю один из таких кварталов.

Одной из особенностей ортодоксальных еврейских кварталов являются стены, завешанные «пашквилями». Так изменилось итальянское слово, дошагав до литовских и польских местечек через Германию.

Пашквили — это своеобразные стенгазеты, которые выпускают небольшим тиражом в одной из множества местных типографий. Написаны они на библейском велеречивом иврите, а иногда на идиш. Связано это с тем, что некоторые ортодоксальные общины считают иврит, на котором написано Пятикнижие, языком священным, для изъяснений об обычной жизни не подходящим. Поэтому о низких материях предпочитают говорить на идиш, а о Божественном — на иврите.

Пашквили — это печать в том смысле, как ее видели большевики: коллективный информатор, но главное — коллективный организатор. Пашквили зовут на митинги, в пашквилях публикуются постановления раввинов. Заметим, тех раввинов, которых уважают в данном квартале. Постановления эти касаются разных вопросов, с точки зрения местного населения ужасно важных.

В частности, относительно недавно стены были покрыты призывами бойкотировать одну из электротехнических компаний, которая по мнению некоторых религиозных авторитетов повела себя неправильно. И хотя у меня по этому поводу свое мнение, я не стану его никому навязывать ни публикациями в Интернете, ни — тем более — расклейкой по стенам бичующих пасквилей.