Для чего клуб на селе?

Помню… Помню ещё времена, когда клуб битком был. И приходил народ в этот очаг сельской культуры задолго до сеанса, о котором можно было узнать из надписи, что, пусть и коряво, но старательно выводилась мелом на доске объявлений, висевшей у самого крыльца. Там обычно и про время, когда начало, и про цену билетов — и взрослых, и детских, и про жанр картины, и про то, что «очень интересно». В общем, про всё важное киномехаником подробно расписывалось.

А пацанва мелкая, что по росту ещё в седло вскочить не могла, «под рамкой» на велосипеде семейном, харьковского производства, подкатывала к клубу с немыслимым шиком и изрядным шлейфом дорожной пыли, чтобы то, что написано, прочитать и на всех своих улицах глашатаями добровольными озвучить. Мол, завтра «Обратной дороги нет» с тем самым капитаном Олялиным, что уже в Берлине гадском погиб и каску его Шпрее из метры вынесла…

* * * Но не только ради фильма какого в клуб народ вечером подтягивался. В шахматы, шашки или то же домино партию-другую до начала сеанса перекинуться. За игрой и новостью какой обменяться.

— А керосину-то в сельпо как не было, так и нет вот уже неделю. Скоро и керогаз будет не запалить. Печь, чтобы что приготовить, по такой жаре разжигать?

— Да не суетись, кум… Ты куда офицера своего «под бой» подставил"? Всё? Перехаживать не будешь? Ну, смотри-смотри… А по керосину… Присылай завтра своего малого с канистрой на машинный двор. Литров десять-пятнадцать мы ему отольём. Соляра, оно, конечно, не керосин. Чадить будет. Но на безрыбье, пока сельпо расчухается, сам знаешь, — сгодится. Кстати, тут Сюря-младший говорил, что видел, как на неделе ты с утречка от речки с хоро-ошими головлями шёл. Где кидал? А на что?

* * * Сам-то, будучи непоседой по характеру, шахматы никогда не любил, да и сейчас не особо. Ну, вот что Карпов в том Багио далёком пыхтел, мучился? Все медведи страны уже дважды в берлогу залегли и по разу из неё вылезти успели, а они всё с претендентом корону шахматную поделить не могли. Да сдался им тот атавизм режима самодержавного? Разломили его, как ту горбушку в песне Александра Прокофьева про старую дружбу:

— Держи, Витёк, свою половину, не кашляй!

Главное ж — не победа. Участие. Хотя, кому — как и когда…

Если в шашки «на победителя» — эт да. Надо биться. Ведь на следующую партию за доской остаётся только победитель. Проигравший с позором переходит в разряд зрителей, безуспешно пытаясь всучить свои теоретические познания вновь вступившему в игру. Но кто ж ту теорию слушать будет, если она только что практического подтверждения не получила? А очень даже и наоборот. Сам с усам и своей головой — думай! Но ведь не дни и ночи напролёт? До начала сеанса уже всего ничего осталось…

Так что давай! Давай… Раз, раз и — в дамки. Бац, бац… И мимо.

Правда, «бац-бац» — то уже не шашки. Это — в «Чапаева». Когда шашки противника, что на противоположной стороне в одну линию выстроены, щелчком сбить надо.

А самый класс, когда почему-то у взрослых мужиков в домино не хватало шестого или пятого. Ну, тогда:

— Эй, пацаны, кто тут в домино умеет?

Сядешь с ними, а кости в ладошке не умещаются. Часть на стол приходится класть. И смотреть по очереди. То те, что в руке, то те, что на столешнице. Да ещё и головой на триста шестьдесят градусов вертеть, чтоб не подсмотрел кто.

Взмокнешь весь, пока кости на стол выложишь.

А тут ещё и зритель «знающий» подзуживает:

— Ой, игроки… Да кто ж так играет?

Вот пожарники… Кости размешали, разобрали, посмотрели: «Вы — козлы!». И опять — кости на стол. Размешали, разобрали, посмотрели… «Теперь вы — козлы!».

* * * Как свет в зале выключат, завклубом почти всегда запасной выход открывал.

Бабы ж на мужиков шикают, чтоб не курили в зале, так кто испереживается сильно, встанет и — тихонько к дверям. Курит, дым на улицу, а глазами и сам весь — на экране. Как там Олялин-Топорков майор? Найдёт всё-таки обратную дорогу? Или и вправду нет её для партизан наших, что идут, один за другим смерти навстречу, по лесам и болотам Полесья?

Нам, пацанам, мест в зале никогда не хватало. Фуфайку дедову кинешь и умострячишься на ней, прямо на полу, между рядами и экраном. Я и телек сейчас (вот что значит привычка!) именно так, лёжа, смотрю. Жена ругалась сначала, потом привыкла.

Литератором у нас в школе Сергей Фатеич был. Инвалид. С войны с покореженной, кривой ногой вернулся. С палочкой ходил.

Девчонок не трогал, а пацана мог перетянуть той «палочкой» поперёк спины — будь здоров. А дома и жаловаться не моги — ещё и отец всыплет. Раз Фатеич перетянул — за дело!

А бегал он с той палкой… Как какая общешкольная облава на курильщиков, так чёрта с два убежишь.

Как-то фильм про Сталинград показывали. И кадрами — Мамаев курган пошел.

Фатеич посмотрел, посмотрел… Встал с места, молчком подошёл к сцене поближе, палку свою поднял и только тогда, в экран ею тыкая, сказал:

— Бре-ехня! У нас батальон весь тут полёг, а мы так и не поднялись на высоту эту. А тут — «ур-р-ря, ур-ря» и флаг уже на кургане. Бре-ехня…

Сказал, плюнул от души на пол и пошёл из зала.

За ним и народ потянулся.

Жалко уходить было. И не из-за пяти тех копеек. «Про войнушку» ведь…

А все уходят и нам, пацанам, пришлось с полу фуфайки поднимать.

* * * После сеанса выйдешь из клуба в непроглядную темень южной летней ночи и… То ли от недалёкой реки уже начинает тянуть какой прохладой, то ли только что пережитые эмоции дают о себе знать, то ли сказывается резкий выход из зала, за час-другой прилично нагретого зрителями…

Только выйдешь под лампу, слабым светом клубное крыльцо освещающую, сразу начинаешь зубами клацать да дрожать от того холодного воздушного безобразия, что, не спросясь, моментом под рубашку полезло. Вот тут дедова фуфайка и пригодится в очередной раз.

Накинул её, запахнулся поплотнее… Хорошо жить!

Ещё б и до дому добраться. Фонарика-то нет. Вот с освещённого крыльца азимут и нарезаешь.

Ага! Вон туда. И — вперёд. Только, чтоб с курса не сбиться, — отвлекаться на что не рекомендуется.

А как без этого, если сразу же после пересечения освещённой лампой окружности над головой распахиваются неисчислимые богатства ночного звёздного неба? И та-ак близко… Если с бугра, так, наверное, и рукой можно. Может, попробовать?

Сколько же их? Всё небо в ярких, подмигивающих белым, точечках. Раз, два, три… Нет. Сколько раз уже до того пробовал, а результат? Поле — не меряно, овцы — не считаны…

А ведь есть же народ знающий, которого только спроси, сразу пальцем ткнёт:

— Вон она, близкая к Солнцу по массе и спектральному классу звезда Тау Кита.

Та самая, где «таукиты — такие скоты»…

Оно и понятно. С чего им там хорошим быть, если «на Тау Ките условья не те»…

Может, лучше поискать ближайшую к нашему Солнцу звёздную систему Альфы Центавры, с которой вот-вот начнётся эра межзвёздных перелётов? Или Бетельгейзе? Красного революционного сверхгиганта первой звёздной величины в созвездии Ориона…

* * * Звёздное небо детства… Такого уже нет. И не будет никогда. Не потому, что каждый август щедрым ночным дождём падают с неба на землю отливающие серебром звёзды. Взамен упавших — видно, кому-то очень то надо — зажигаются новые.

Просто… Просто, кто смотрит на облака — не пашет. Ну, а кто пашет, соответственно, — не смотрит на облака.

Днём — на облака, ночью — на звёздное небо.

Ну, а как закончишь пахать иногда, вспомнишь вдруг, что есть оно, поднимешь голову…

А на небе — тучи.